Читаем без скачивания Торговцы [=Торгаши] - Жоэль Помра

и что предприятие открылось вновь.

Работая, я продолжала думать

о том, что сделала моя подруга,

о ее поступке,

который, к сожалению, не был сном.

Я была растеряна.

Родители моей подруги,

ведь я же сама с ними поздоровалась?

ведь я сама прикоснулась к той реальности, о которой только что говорила моя подруга?

В ту ночь мне приснилось, что я погрузилась в работу еще глубже чем прежде, лишь бы не думать, постараться не думать обо всем этом.

А затем наступил день,

когда по выражению лица нашего политика

мы поняли, что случилось что-то

непоправимое.

Он сказал,

все кончено,

друзья мои, все кончено,

все,

сожалею.

Решение о закрытии Норсилора принято

окончательно и бесповоротно.

Я увидела, как моя подруга, которая была вместе с нами, вышла,

торопливыми шагами

вышла

из бара.

Мне, конечно же, нужно было заподозрить что-то неладное, глядя не нее.

Через полчаса,

после того как мы услышали крики на улице,

дядя моей подруги вошел в свою очередь в бар,

и сказал нам просто:

она убила своего ребенка.

На этот раз

ей это удалось.

Я ведь предупреждал.

Быстро вызвали полицию.

Потрясенные,

мы тем не менее решили

самим подняться за моей подругой,

которая все еще была в своей квартире.

Нет, это было непросто.

И (даже) длилось бесконечно,

пока мы не убедили ее следовать за нами.

Сразу же по всей стране

заговорили только об одном:

о моей подруге.

Об этой женщине, которая убила своего ребенка,

потому что она говорила, что страдала от невозможности сделать что-нибудь,

что помешало бы

трагедии закрытия предприятия,

предприятия Норсилор,

закрытие которого лишило бы тысячи человек работы.

Именно это и запомнилось людям.

Все были потрясены.

Взволнованы.

Взволнованы поступком моей подруги.

Матери, убившей своего ребенка.

Но теперь люди смогли осознать

и другую трагедию,

ту, которая спровоцировала такой поступок:

закрытие Норсилора.

Надо сказать, что до сих пор, кроме жителей нашего региона, никого особенно не волновал факт закрытия нашего предприятия,

но,

после отчаянного, как они называли его, поступка моей подруги,

люди были взволнованы,

и даже очень взволнованы.

Приходили снимать квартиру моей подруги,

особенно окно,

окно, из которого она вытолкнула собственного ребенка.

Снимали пустоту

с высоты двадцать первого этажа.

Снимали также снизу, с тротуара.

Снимали окно, вид снизу.

Снимали машину, на которую упал ребенок.

Снимали следы его падения, отпечаток, оставшийся от падения ребенка.

Снимали нас.

Снимали нас, смотревших на окно.

Снимали нас, смотревших на это окно из окон наших квартир.

Под конец, нас уже снимали дома за ужином, в то время как в мыслях мы были у окна, из которого моя подруга вытолкнула своего ребенка.

После всего этого,

среди населения и в журналах

стали говорить, что они почти понимают подобного рода

отчаянные поступки,

когда человек доведен до предела.

И тогда

по всей стране

вновь заговорили о том, что могло послужить причиной закрытия

нашего предприятия (Норсилора).

В стране говорили об этом без конца.

Люди говорили, что хотят точно понять, что же произошло на самом деле.

И никто уже толком не понимал, почему оно закрылось,

и все

выражали свое крайнее неодобрение.

Эта история действительно наделала много шума.

В последующие дни

военные самолеты региона начали выполнять

испытательные полеты

прямо у нас над головами

по нескольку часов подряд.

Это происходило и в тот день, когда я пришла посмотреть на вынос вещей из квартиры моей подруги,

квартиры, которую описали и продали, чтобы возместить ее огромные долги.

Все это

длилось ровно десять дней.

Ровно десять дней человеческой жизни потребовалось для того, чтобы вновь поставить под вопрос решение о закрытии нашего предприятия.

Спустя десять дней после поступка моей подруги, и незадолго до

объявления о мобилизации нашей армии,

мы узнали,

что эмоции, вызванные этим поступком,

эта огромный всплеск эмоций,

заставил различные органы власти задуматься

и вернуться к их первоначальному решению.

Нам объявили,

что через какой-то и даже

самый кратчайший, по-возможности, срок,

предприятие Норсилор

возобновит свою деятельность.

В тот день мы допустили мысль о том, что поступок моей подруги,

этот жуткий поступок, который потряс нас до глубины души: убийство собственного ребенка, принес свои плоды.

Благодаря ему, как и утверждала она с невероятной уверенностью, был разрешен кризис и наши рабочие места были спасены.

Как же не радоваться этому?

В тот день, по случайности судьбы,

мы узнали из выпуска новостей

еще об одном событии:

Голос по телевизору: «Этой ночью, в 4.38 утра, девятнадцать «Миражей» нашей армии отправились с военной базы Вербон-сюр-Конь. В 4.49 наши «Миражи» совершили облет объектов и в 4.51 на них были сброшены первые бомбы, повлекшие первые разрушения… На месте уже насчитывают первые жертвы…»

Не успев заметить

как пролетело время,

мы собрались

все вместе,

чтобы отпраздновать

открытие Норсилора.

Политический деятель,

которому пришлось побороться,

тоже

присутствовал.

Это был чудесный,

и все же,

одновременно,

немного странный вечер.

Мы все думали о моей подруге.

Тот, кого мы по-прежнему звали ее так называемым сыном, объявил, что он не вернется на Норсилор.

Он собирался уйти добровольцем в Армию.

Он сказал:

я собираюсь пойти в Армию.

Следующий день

напоминал праздник.

Когда я вошла на предприятие,

мне действительно захотелось расплакаться.

Ко мне возвращались все знакомые ощущения.

Я чувствовала словно вернулась

домой.

Здесь все было восстановлено.

От катастрофы не осталось и следа.

Можно было подумать, что ничего и не произошло.

Мы вернулись как прежде.

Но в тот момент, когда я принялась за работу,

я почувствовала в себе что-то очень необычное.

Во мне как будто все остановилось.

У меня не было больше энергии.

У меня не было больше сил.

Я почувствовала такую слабость,

что была вынуждена присесть.

Это было, действительно, ужасно.

Я не понимала, что происходит у меня внутри.

Мне пришлось пойти в медпункт.

Меня отправили на анализы.

Через несколько дней

выяснилось, что я жду ребенка

вот уже несколько месяцев.

Ребенка?!

Я?!

Как же это случилось?

Что же произошло?

Что же я сделала, чтобы оказаться в таком положении?

Какой ужас!

Но хуже всего, разумеется,

было то, что я не была по-настоящему уверена,

я уже не была полностью уверена в том,

что действительно

сделала

то, что должна

прожить женщина,

чтобы оказаться

в таком положении.

Нет.

Даже сегодня

я не могу

сказать,

сказать об этом со всей уверенностью,

и это, несомненно,

страшно.　

Мою подругу

поместили

в закрытое учреждение,

очень далеко от того места, где мы жили.

Однажды

кто-то решил,

что было бы, все же,

неплохо

поехать всем вместе и повидать ее,

навестить ее.

В коридоре

мы столкнулись

с тем, кого мы звали

все эти месяцы ее так называемым взрослым сыном,

или ее сыном в кавычках,

он приехал попрощаться с ней,

потому что он уезжал, сказал он нам.

И все же наше свидание было приятным,

моя подруга, казалось,

была счастлива нас повидать.

Я, разумеется, не говорила ей о моем положении.

Уходя, она сказала мне, что

была счастлива

сделать то, что сделала,

счастлива, что прислушалась к себе.

Она сказала мне, что получает большое количество писем

со словами поддержки

и даже выражениями благодарности.

Но она сказала мне, что не нуждается в признательности,

ей и так было хорошо.

После нашего ухода,

стеснительная молодая женщина

которая нас сопровождала,

ненадолго осталась с ней наедине.